Чтобы завершить разговор на неприятную тему травм, скажу, что меня всегда восхищали такие люди, как Дима Ананко, которые осознанно шли на мучения. По динамике эпизода было очевидно, что футболист, сунув в ту «мясорубку» ногу, покинет поле на носилках. Но того же Ананко это никогда не смущало.
Сейчас поймал себя на том, что Дмитрии – как правило, терпеливые, бесстрашные и не показывающие своих страданий настоящие мужики. Хотите вырастить бойца – назовите его Димоном.
Парфенов, Аленичев, Торбинский, Ананко и, конечно же, Хлестов… Хлест никогда не лежал на поле. Он никому не показывал, что ему больно. Вскакивал на ноги и тут же бежал как ни в чем не бывало. Бара не апеллировал к судьям, не выяснял отношения с партнерами, он просто делал свое дело. Максимум, на что он был способен, это что-то пробурчать себе под нос. Уж какие слова он себе говорил – загадка. Спорт невозможен без черного юмора. И так получалось, что когда Димке было больно, его партнерам становилось смешно. Потом мы в раздевалке часто Хлеста передразнивали, строя разные рожицы. Когда человек пытается скрыть боль и взять под контроль мимику, а та не поддается, это выглядит забавно.
Уникальный Хлестов и в своей немногословности был уникальным, потому что двадцать один из двадцати двух человек, находящихся на поляне, не умеют играть молча. Ор стоит такой, что уши закладывает. Это наша национальная традиция – ругаться, когда эмоций в избытке. Причем ругаться не друг с другом, а вообще. Абстрактно. Я, например, в повседневной жизни ненормативную лексику не использую, но на поле порой случается… Ну как же без этого? Во-первых, времени на культурную речь там у тебя нет. Во-вторых, ее никто не поймет и слова твои уйдут в пустоту. И в-третьих, мат – это конкретность, весьма эффективная. Да и потом, порой человеку трудно справляться с напряжением, а блеснул «великим и могучим» – уже полегче. Хотя есть мнение, что лучше не расплескивать себя, а беречь силы, концентрировать их, чтобы в нужный момент «выстрелить». Наверное, здесь есть доля истины, только это палка о двух концах. Интеллигент Витя Булатов, как и Димка Хлестов, играл молча, аккумулировал энергию. Но когда его выводили из себя, Булат превращался в разъяренного монстра. И в своем гневе для соперников он был чертовски опасен.
Я вообще очень настороженно отношусь к молчунам: в тихом омуте… Бывает, на международной арене встречаешься с кем-то и минуте на тридцатой замечаешь: вон тот парень ни на что не реагирует, «застегнут на все пуговицы» – будь с ним бдителен.
Такой может так треснуть, что мало не покажется. Одним из самых сложных противников в этом плане для меня оказался Кларенс Зеедорф. Носится эдакий «квадрат Малевича» без мимики, без жестов, и ты его не понимаешь, не можешь просветить. Пытаешься с ним перекинуться парой фраз – бесполезно, никакой реакции. Жутко неуютно.
В России-то я уже давно почти со всеми контакт наладил. Бывало, опекун мне заедет от души, а я улыбнусь: «Друг, мы один хлеб едим». Соперник посмотрит на меня, и что-то внутри у него поменяется: оказывается, Титов не Франкенштейн, каким его пытался преподнести тренер.
Случалось и такое, что парень носился за мной как угорелый, демонстративно скалил зубы, «кусал» ого-го как, а в паузах шептал на ухо: «Егор, извини, ради бога. У меня установка тебя «сожрать». Мне за тобой даже в туалет велено следовать».
Поведение команды преимущественно зависит от наставника. Валерий Георгиевич Газзаев еще несколько лет назад мог так завести и своих, и чужих, что искры по всему полю летели. Доходило до рукопашных стенка на стенку.
Не менее импульсивным был Юрий Павлович Семин. Как же он на «Спартак» людей настраивал, он про нас такие «легенды» слагал! Во время матча сам готов был выбежать на газон и броситься на кого-нибудь из нас с кулаками. Меня до глубины души поразило, как в 1995 году в Черкизове Семин чуть не подрался с Колей Писаревым. Очень яркая сцена. Юрий Палыч в темных очках и со жвачкой во рту окликает уходящего Писарева и принимается ему пихать, Коля разворачивается и контрнаступает. Перепалка должна была перерасти в драку, да окружающие разняли. Тот эпизод повлек за собой длительную дисквалификацию Николая, которая и подтолкнула его к повторному отъезду за границу.
Впрочем, среди соперников были и стратеги, которые вместо агрессии сеяли хорошее настроение. Байдачный и Гамула – вот два истинных Цицерона. Мало того что нецензурные слова в их исполнении превращались в песню, так они изобретали выражения, из-за которых меня прямо во время матча пробивало на смех. Я намеренно уши торчком держал, чтобы послушать, как эти кудесники ораторского искусства своим подопечным благие советы дают. Привел бы сейчас пару их фирменных выражений, да не могу себе такую вольность позволить.
Романцев и в этом был нетипичен. Он единственный тренер в стране, чье настроение с поля было неуловимо. Сколько я на нашу скамейку ни смотрел, всегда одна и та же поза: нога на ногу, левая рука согнута в локте и лежит на бедре, правая – держит сигарету. Олег Иванович выкуривал до двух пачек за девяносто минут, то есть дымил практически без перерывов. Вот оно – напряжение большого матча. А для Романцева все матчи были большими, чего не скажешь о нас, футболистах.
* * *Можно сколько угодно кричать о профессионализме, но 99,9 % игроков в определенных ситуациях могут себе позволить чуть расслабиться, особенно если глыба такого масштаба, как Олег Романцев, исчезает со скамейки запасных.
1998 год. На кубковый матч с никому не известным тогда «Амкаром» наш «Спартак» из-за болезни главного тренера отправился под руководством Виктора Самохина. Поездка была отдыхающей. Мы все с уважением относились к Сергеичу, но в сравнении с Иванычем любой наставник казался нам обыкновенным, а не небожителем, которого принято бояться. В день игры мы с ребятами вовсю рубились в карты (Романцев бы нас за такие вещи стер в порошок), а Самохин за три часа до начала встречи лишь попросил нас серьезнее отнестись к делу. Мы его успокоили: «Сергеич, сейчас доиграем». «Сейчас» явно затянулось. В футболе есть золотое правило, только не все его признают: если решишь, что соперник заведомо слабый, а он окажется не из робкого десятка, то в игре ты свое сознание уже не переделаешь. Перестроиться под силу только уникумам. В Перми мы нанесли около сорока ударов по воротам, но из-за сидящей в нас расхлябанности вернулись в Москву униженными: ноль-один.
После того как в 2003 году Романцев вынужден был уйти из «Спартака», я долго имел проблемы с настроем. Бегал по полю, а в голову лезли мысли, к футболу отношения не имеющие. Но это все исключения из правил. Я человек ответственный, прекрасно умею концентрироваться на себе и на своих партнерах. Да, по ходу матча я многое слышу и вижу, однако воспринимаю только ту информацию, которая для меня полезна. В паузах, которых в любом матче бывает предостаточно, всегда улавливаю выкрики зрителей. Кричат обо мне часто. Разное. И о команде тоже. В этом плане самым стабильным городом был Владикавказ. Там помимо прекрасной еды и лучшего газона в стране в «ассортимент услуг» входила безграничная «любовь» местных болельщиков. Только появляешься на предматчевой разминке – многотысячная толпа начинает скандировать непристойное «Спартак» – пи… с!» и на протяжении двух часов продолжает гнуть свою линию. Так происходило из года в год. Меня подобная слаженность масс и их завидное постоянство всегда искренне удивляли. Особенно в тот период, когда владикавказская команда тоже называлась «Спартаком».
